10.
Ярославу давно осточертели пресные овощи, которыми тетка пичкала его вперемежку с сентенциями о том, что это единственно правильная диета для городских детей, но неотвратимо приближавшийся отъезд перестал его радовать. Ему теперь нравилось в Медногорске, хотя он почти не выходил на улицу. На сахарозаводе уже возились, подготовляя котлы, и он любил смотреть, как работают. Однако, проходя по пустым гулким цехам, он морщил нос, потому что знал уже, что завод маленький, со старым оборудованием, и через год-другой его прикроют.
читать дальше — В каждом ремесле рано или поздно появляется свой Билл Гейтс, — говаривал дядя Ярослава, заведовавший складом на заводе, и сам ухмылялся при виде ремонтных работ, для которых у него было своеобразное название: «ставить набойки».
За этим обычно следовало рассуждение о разнице общественных положений до и после перестройки; дяде приходилось, однако, довольствоваться ответами жены, потому что Ярослав упорно молчал. Обо всем этом у него было свое мнение, но он принципиальноне вступал в полемику со старыми людьми. Он не стал бы говорить с дядей ни о движении зеленых, ни об отношениях современных мужчин и женщин, и уж тем менее о политике. Из всей заводской территории он больше всего любил сад, причем только тот его угол, где была трава, деревья и больше ничего.
Возьмешь с собой две-три книжки, растянешься в холодке, то о своих делах задумаешься, то попробуешь читать — и так тебе хорошо, хоть ты и сам не знаешь, почему... Придя в такое настроение, Ярослав вытягивал свои босые ноги, устремлял взгляд на босые пальцы ног, расслаблял мышцы всего тела и повторял, сначала шепотом, затем вполголоса, а под конец так громко, что его тоненький дискант срывался на басовые нотки: «Я расту. Я чувствую, как расту. Каждый день я вырастаю на полмиллиметра». И мысли его тотчас перескакивали к сестре, которая уже столько раз в жизни выводила его из терпения и столько раз его позорила! Дома она каждую неделю нарочно отмечала свой рост на дверном косяке, чтоб все постоянно видели, что она на три сантиметра выше его и, следовательно, не обязана уважать его первородство. В прошлом году она начала дружить с одним парнем из одиннадцатого класса; он выпросил у Ярослава на время книгу, да так и не вернул до сих пор.
Ярослав перевернулся на бок, перестал созерцать большие пальцы ног и с той же сосредоточенностью уставился на густую живую изгородь.
«Красный мяч уже не прилетит, поскольку он у меня в кармане, — с удовлетворением думал он. — Но она могла забросить сюда и синий. Мы ведь даже не договорили в тот раз. И я не рассказал ей, какие я придумал изобретения... Проклятая копуша!»
Конечно, он мог опять подстеречь ее, когда она выйдет из дому, как он сделал это в прошлый раз, но он не хотел. Один раз такую встречу можно счесть случайной, во второй раз очень уж будет похоже, будто он за ней бегает. Однако принципы принципами, а Ярослав всякий раз, входя в сад и уходя из него, заглядывал в брешь, оставшуюся в живой изгороди после его первого боевого выступления. И всякий раз приходилось ему браться за свои дела в одиночестве.
«Да что мне за дело до этого головастика?» — говорил он себе в таких случаях, лениво прикрывая глаза; он старался как можно систематичнее продумать все, что ждет его после каникул. Самое забавное то, что в техникуме будут новые ребята. То-то они поразятся, с какой быстротой он придумает загадки на их имена! А если кто выразит мало восторга, или не пожелает высказать своего мнения, или заикнется насчет недостаточной зрелости и малого роста — такого сейчас же вызвать на бой и влепить ему элегантный тихий удар по горлу или под вздох. Тогда восхищение обеспечено!
Однажды, погруженный в подобные размышления, Ярослав все-таки дождался Веру, только встреча вышла совсем не такой, как он представлял. Вера даже не подняла глаз, когда он, обрадованный, подошел к ней, и ее вовсе не интересовали его будущие триумфы. Ярослав тотчас вскипел:
— Ты будто поглупела за то время, что мы не виделись! Верно, без конца ругаешься с бабушкой. И как тебе не надоест! Я лично со старцами принципиально дела не имею. Пусть себе бормочут свое, а нам нечего реагировать, если хочешь, чтоб осталось время для собственного развития.
— Я вообще не ругаюсь с бабушкой, — тихо ответила Вера. — Она сейчас со мной настоящий ангел, а я с ней, как перед причастием. Вообще бабушка хорошая. Недавно мы были с ней на кладбище, и тогда я узнала, что она хоть и не понимает никаких сложностей, а все-таки хорошая. Она меня выучила стихам, они точь-в-точь из учебника, хотя красивые...
Вера говорила неохотно и словно для себя. Ярослав был порядком разочарован. Он пристально смотрел на ее густые растрепанные волосы, но сегодня ему не удавалось поймать ее взгляд, такой красноречивый и сияющий в прошлую встречу. Она явно думала совсем не о нем. Тогда он вытащил из кармана красный мяч и бросил ей на колени. Однако сегодня дон Педро тоже был какой-то безразличный и мягкий, даже не подскочил как следует. Вера равнодушно протянула к нему руку и, не сказав спасибо, опустила его в сумку.
— Где же второй испанский гранд, а, Эльвира? — зашел Ярослав с другого бока; глаза его сощурились, превратившись в ехидные щелочки. — Ведь только ради этого и шлялся я все дни по саду, хочется увидеть мне божий суд. А ты сегодня смотришь так, будто великий инквизитор — бука, а я непрошеный гость. Поэтому возвращаю тебе настоящего преступника; я хочу присутствовать при том, как его будут судить и казнить.
—О, этого теперь не скоро дождешься, — проговорила Вера с какой-то отсутствующей улыбкой. — Как знать, когда они снова встретяться... Я и дона Пабло потеряла. Кажется, забыла его где-то... в гостях.
— Так беги за ним скорее! — предложил Ярослав и сам засмеялся своей горячности.
Лицо Веры изменилось еще сильнее, оно приобрело теперь таинственное и непонятное выражение.
— Не хотелось мне идти, да надо. Бабушка гонит меня туда каждый день. — И без всякой связи с предыдущим она добавила: — Все оттого, что сгорела какая-то ученая рукопись, а ведь таких случаев в истории сколько угодно.
Она махнула рукой, встала, не взглянув на Ярослава, и повернулась уходить.
— Постой! — властно остановил он ее. — Я к тебе пришел вовсе не для того, чтобты мне тут ломала комедии. Я хотел потолковать с тобой насчет того, о чем мы в тот раз не договорили.
Она посмотрела на него как зверек, застигнутый врасплох в своей норке.
— Ах, вот что! Об этом я тоже думала. Бабушка не против института. Хочет только еще посоветоваться с учительницей... Но я, возможно, уйду в монастырь. Не знаю еще.
Ярослав давно забыл совет, который он дал Вере, когда они впервые встретились на этом самом месте; тогда он еще ухмыльнулся как настоящий дьявол — так казалось ему самому. Сейчас он был немного польщен и, пожалуй, обрадован.
— Странная ты какая-то, — медленно сказал он. — То разговариваешь совсем как умная девчонка, правда, это бывает редко. Обычно же несешь околесицу, как ненормальная. А сегодня уж совсем из ряду вон. Такой чепухи даже от моей сеструхи и то не услышишь. Она вон только в стратосферу лететь желает, а ты прямо на Луну... Я терпелив с женским полом, но это не значит, что на мне воду возить можно, вот сейчас как дам в лоб...
Он некоторое время острил в том же духе, считая свои остроты очень действенными, но Вера уже опять как будто не слушала.
— Ну и нудись тут одна, только без меня! — такими словами распрощался с ней Ярослав, причем ему страшно хотелось влепить ей на память один комбинированный. — А я сматываюсь на этой неделе. И сестре передам, что Эбро и Гвадалквивир не текут больше за забором сахарозавода!
Это тоже была жестокая издевка, но Вера словно не слыхала ее, хотя теперь она исподлобья смотрела прямо в глаза Ярославу.
— У доньи Эльвиры был внутренний голос, поэтому она всегда знала, что ей делать, — глухо и тихо заговорила она. — И когда она хотела слышать свой внутренний голос, она не должна была слушать, что говорят люди. Она жила у самого синего моря, и, когда волны сильнее всего разбивались о скалы, этот голос становился очень явственным. А сегодня нет даже ветерка. Я уже побывала сегодня до обеда в зарослях позади парка, но даже и там ни одна веточка не шелохнулась...
Ярослав уже стоял возле бреши в живой изгороди, притопывая ногами. Это всегда служило у него предвестником гневного припадка, с которыми он не умел справляться и во время которых ему отказывало чувство юмора. Неужели перед ним пень пнем стоит та самая девчонка, с которой он в прошлый раз болтал как с лучшим товарищем?! Та самая, которая его о-це-нила?!
— Рассказывай о голосах вот этим бревнам, не мне! — сердито буркнул он.
Он хотел еще самым издевательским образом спросить, не бурчало ли иной раз в животе у Эльвиры, но не успел. По лицу Веры, которое оставалось неподвижным, медленно скатывались две большие слезинки. Оттого же, что она все еще смотрела на него пристальным, исподлобья, взглядом, ему представилось на миг, что слезы эти вытекли не из глаз, а каплями прозрачной крови брызнули из невидимых ран.
Конечно, это было смехотворное представление, но Ярослав не мог с собой совладать: на секунду у него сдавило горло.
— Что с тобой, черт возьми?! — грубо крикнул он.
Она вытерла щеки — быстро, всеми пальцами, совсем как маленький ребенок.
— Ничего.
— Чего ж ты ревешь?
По лицу ее, на котором уже высохли следы слез, мелькнуло выражение робости и скорби. Потом на нем утвердился вызов:
— А с тобой еще не бывало так, что ревешь, сам не зная отчего?
— Ну,я еще не рехнулся. Это только вы, женщины. Ну, а теперь давай наконец выкладывай, если хочешь, чтоб я с тобой вообще разговаривал.
Он подождал и, не получив ответа, большими шагами удалился через брешь в изгороди. Он был почти уже под своей яблоней, когда услышал голос Веры:
— Так идти мне туда или нет?
И голос этот звучал непривычно. Он был тихий и все же пронзительный.
— Куда, черт побери?
— Ну, за мячом, где я его забыла.
— Я уже сказал, не приставай к разумным людям. Можешь трепаться со своим внутренним голосом, только не со мной. Да хоть бы меня посылали на первенство мира по борьбе, я не поехал бы, если б не хотел!
— А я не знаю, хочу я или нет, кажется, я хочу, — прозвучал в ответ охрипший голосок.
— Один святой имел осла — то был не осел, а девчонка была! — злобно прокричал он.
И громко засвистел, чтоб заглушить ее ответ. За всю жизнь он не выслушал столько глупостей, как за эти полчаса! Нет, честное слово, даже сестрица столько не нагородит!
Потом ему показалось, что девчонка еще что-то бормочет за своей изгородью.
Но терпение его сегодня истощилось вконец. Ну и пусть думает, что он говорил с ней в последний раз!